Назад к разделу Аналитика

Cанкционный спор в АСГМ: почему может стать прецедентом?

Уже почти год, как появилась ст. 248.1 АПК. Она устанавливает, что спор, содержащий иностранный элемент, относится к исключительной компетенции российского арбитражного суда при наличии двух квалифицирующих признаков. Первый из них – участие в деле лица, на которого за границей наложили санкции. Второй – такие ограничительные меры сами по себе являются основанием разбирательства. Но первое дело, действительно имеющее отношение к существу такой нормы, появилось только сейчас. О нем в своей колонке рассказывает Артур Зурабян, руководитель практики разрешения споров и международного арбитража ART DE LEX.

Когда такую норму можно применять?

В ч. 1 ст. 248.1 АПК установлено следующее: российский арбитражный суд не обладает исключительной компетенцией, если между сторонами есть соглашение о разрешении спора или спор отнесен международным договором к компетенции иностранных судов и международных арбитражей.

Регулирование этой статьи выглядит довольно линейно: если нет соглашения о разрешении спора или международного договора и присутствуют квалифицирующие признаки спора (санкции как основание спора или как «характеристика» лица, участвующего в споре), то российский арбитражный суд будет компетентен рассматривать спор с иностранным элементом.

Однако в ч. 4 той же нормы установлено исключение из общего правила: российский арбитражный суд будет обладать исключительной компетенцией по «санкционному» спору и в случаях, когда соглашение о разрешении спора между сторонами неисполнимо по причине наличия препятствий в доступе к правосудию участвующего в споре подсанкционного лица.

Таким образом, исходя из буквального содержания статьи 248.1 АПК, к исключительной компетенции российских арбитражных судов отнесены споры с участием лиц, в отношении которых применяются меры ограничительного характера, если соглашением сторон (или международным договором) рассмотрение таких споров не отнесено к компетенции иностранных судов или международных коммерческих арбитражей. За исключением случаев, когда соглашение об арбитражной оговорке неисполнимо по причине применения в отношении одного из лиц мер ограничительного характера (санкций)

Уже сейчас можно сказать, с какими сложностями сталкиваются суды при применении данной статьи. Особенно непростыми оказались следующие вопросы:

1. Кто входит в группу «лиц, в отношении которых применены ограничительные меры»?

2. Что может быть рассмотрено в качестве препятствий в доступе к правосудию для целей применения ч. 4 ст. 248.1 АПК?

Не вызывает вопросов применение ст. 248.1 АПК РФ по спорам с участием лиц, которые фактически значатся в санкционных списках (specially designated nationals and blocked persons list, SDN). Актуальные списки лиц, в отношении которых применяются ограничительные меры, публикуются на официальных сайтах иностранных госорганов в сфере контроля за соблюдением санкционного законодательства. Однако в недавнем судебном решении от 20 апреля 2021 года по делу № А40-155367/2020 («Царьград» против Google) АСГМ применил расширенный подход к определению подсанкционных лиц, за границей известный как «Правило 50 %».

Суть правила заключается в следующем: если SDN владеет прямо или косвенно более чем 50 % в уставном капитале юрлица, то такая компания тоже считается SDN со всеми негативными последствиями статуса. Иными словами, даже без внесения лица непосредственно в списки SDN оно будет считаться подсанкционным, если тесно корпоративно связано c SDN.

Таким образом, круг подсанкционных лиц в п. 1 ч. 2 ст. 248.1 АПК на самом деле шире, чем говорит буквальный текст.

Подход разных судов к проблеме

Что касается препятствий в доступе к правосудию за рубежом. Вопрос интересен как с точки зрения процессуального существа, так и с точки зрения распределения бремени доказывания.

Исторически препятствия в доступе к правосудию рассматривались прежде всего с точки зрения фактической возможности физически попасть в здание суда и обратиться с иском. Вместе с тем есть основания полагать, что законодатель исходил из более широкого подхода, связанного с тем, что подсанкционные лица имеют объективные сложности с защитой своих интересов, связанные с необходимостью получения лицензий санкционных регуляторов юридическими представителями, специальных разрешений для уплаты пошлин, ограничений по физической явке в суд и так далее. Кроме того, что может быть наиболее важным, если действия оппонента, выступившие основанием иска, обусловлены применением санкций, то с очень высокой долей вероятности истец не может претендовать на то, что суд государства, применившего санкции, примет решение, противоречащее санкционному порядку. То есть такое решение с точки зрения российского правопорядка будет априори неправосудным.

Таким образом, можно говорить о том, что само по себе применение санкций в отношении лица, участвующего в споре, при условии, что спор связан с применением санкционного регулирования, создает опровержимую презумпцию наличия препятствий в доступе к правосудию. Обратное должен доказать ответчик (вторая сторона в споре).

Так, в деле «Царьграда» против Google АС Москвы указал, что в силу ч. 4 ст. 248.1 АПК для применения исключительной компетенции арбитражных судов РФ достаточно применения мер ограничительного характера в отношении одного из лиц, участвующих в споре, создающих препятствия в доступе к правосудию. Соответственно, даже применение санкционных ограничений с учетом фактических обстоятельств спора достаточно для исключительной компетенции арбитражных судов России. При этом в отдельном определении от 18 декабря 2020 года по тому же делу суд принял к сведению заявленные истцом обстоятельства, препятствующие ему в доступе к правосудию.

По существу аналогичный подход содержится и в Постановлении Арбитражного суда Уральского округа от 10 марта 2021 года по делу № А60-36897/2020. Отличие в том, что там заявители посчитали: при внесении первоначального проекта ФЗ, которым в российское законодательство ввели ст. 248.1 АПК, законодатель исходил из того, что введение в отношении российского лица мер ограничительного характера уже само по себе свидетельствует о невозможности реализовать права на судебную защиту за границей. И обратное нельзя установить вне зависимости от представленных доказательств. Однако суд не согласился с таким толкованием статьи и пришел к выводу: если есть доказательства отсутствия препятствий (наличие представителей по инициированному спору, отсутствие сложностей с платежами и т.д.) в целях применения статьи 248.1 АПК, то сторона при обращении с соответствующим требованием в государственный суд обязана доказать те обстоятельства, которые, по ее мнению, мешают рассмотреть спор в третейском суде. Одним словом, не позволяют реализовать право на разрешение спора в форме, согласованной участниками правоотношений в арбитражной оговорке.

Вопрос, какой баланс будет сформирован на практике и где будет тот разумный объем доказательств отсутствия препятствий, который будет возлагать бремя доказывания наличия таких препятствий в доступе к правосудию на подсанкционное лицо. В данной ситуации следует учитывать, что по общему правилу оппонент подсанкционного лица имеет определенные преимущества в доказывании того обстоятельства, что подсанкционное лицо в реальности имеет доступ к правосудию, так как такой контрагент по общему правилу лучше знает свое санкционное право.

Следует учитывать, что наличие препятствий в доступе к правосудию, несмотря на свою внешнюю «юридическую безупречность», возлагает на сторону чрезмерное бремя доказывания факта, к тому же отрицательного (отсутствие доступа к правосудию).

Еще один важный вывод из решения АСГМ

Интересно также, что в деле «Царьграда» против Google суд впервые оценил финансовые санкции США и Европейского союза на соответствие публичному порядку Российской Федерации в ситуации, когда на их применение как основание неисполнения договора ссылался не российский субъект, как в известном деле по турбинам, а иностранное юридическое лицо. Так, в судебном решении отмечено, что указанные ограничительные меры являются нормами публичного права США и ЕС, то есть представляют собой предписания иностранных властных органов о наложении ряда публично-правовых ограничений прав и обязанностей на частных лиц. Поскольку публичное право не обладает экстерриториальным характером, постольку санкционное законодательство США и ЕС не может порождать прав и налагать обязанности на субъектов вне юрисдикции США и ЕС, что соответствует фундаментальным принципам о недопустимости вмешательства во внутренние дела государств и суверенитета государств.

Из констатации противоречия иностранных санкций публичному порядку РФ суд вывел незаконность поведения ответчиков по отказу от договора на предоставление сервиса. Иными словами, так как санкции не могли выступить законным основанием для отказа от договора, а иных оснований отказа ответчики не заявили и не доказали, то действия ответчиков являются неправомерными.

Кроме того, суд в решении пришел к еще одному значимому выводу: у Google в принципе не было оснований отказываться от договора, поскольку его исполнение не направлено на перенос имущественных благ от истца к ответчику и наоборот, на запрет чего и направлены финансовые санкции.

Как сложится судьба дела № А40-155367/2020, покажет время, но, несомненно, выводы по этому делу станут прецедентом для российской судебной практики.